Гиперболоид инженера Грозного
Другие видео
Именно опричнина заложила фундамент той уникальной формы власти — автосубъектной, — которая мутировала, слабела, возрождалась, менялась и почти при каждой серьёзной смене не только оставалась самою собой, но и приобретала всё более чистую, свободную от собственности и «классовых привесков» (В. В. Крылов) форму – la plus ça change, la plus c’est la meme chose («чем больше меняется, тем больше остаётся собой»). Более того, опричнина стала не только фундаментом, но одновременно и эмбрионом этой власти, которой суждено было развиваться по схеме «преемственность через разрыв».
Наконец, опричнина подарила русской истории один из её главных принципов — опричный, который связывает самодержавно-национальный («народный») и олигархический (княжебоярский) принципы и в известном смысле снимает (в гегелевском, диалектическом, смысле) противоречия между ними.
По сути, это была революция внутри господствующего класса, ломавшая двухсотлетние княжебоярские устои. В начале XX в. Ленин сказал: дайте мне организацию профессиональных революционеров, и я переверну Россию — и перевернул, создав новую властную, а затем и социальную систему. Перевернул, правда, с помощью исторических обстоятельств, этой организацией не только не созданных, но и непредвиденных, а главным образом, с помощью немецкого Генштаба и банкиров Уолл-стрита. Перефразируя Ленина, Иван IV мог бы сказать: дайте мне организацию особого типа, и я переверну Русь — и перевернул, создав новую властную, а затем социальную систему (самодержавие). Но сделал это без иностранной помощи, чем отличается от двух «антихристов» русской истории — Петра I и Ленина.
Иван Грозный разделил страну на две части: опричнину и земщину. В земщине продолжали править Боярская дума и приказы — но это на бумаге, по сути, и её контролировали опричники, лишь формально ограниченные опричной зоной. В последней же опричники хозяйничали и по сути и по форме.
Опричный корпус в разное время достигал численности от 1 тыс. до 5 тыс. человек; отбирал в него сам царь. В корпусе служили представители всех слоёв господствующего класса — князья, бояре, дети боярские (дворяне). Вступление в опричники снимало «ранговые» различия. Это усиливалось тем фактом, что, вступая в опричнину, человек должен был отречься от родных и друзей, обязывался служить царю и искоренять крамолу, кусая врагов царя, подобно псам, и выметая измену из страны (отсюда знак опричника — собачья голова и метла).
По сути, опричнина была первой в русской истории чрезвычайной комиссией (ЧК), организацией, поставившей чрезвычайный принцип над институциональным. Они потом не раз ещё явятся в русской истории. Гвардия Петра I, ЧК большевиков: «быль царей и явь большевиков», «бред разведок, ужас чрезвычаек» — так об этом напишет Максимилиан Волошин в стихотворении «Северовосток». Но первой стала опричнина, а изобретателем и генеральным/гениальным конструктором был Иван Грозный, крупнейший из авторов русских властных инновационных проектов.
Иван Грозный дал чёткое название придуманному им чрезвычайному органу, «властному гиперболоиду» — «опричнина». Обычно упоминают только одно значение этого слова: «опричь» — значит кроме. Однако есть ещё три значения, и все они работают на новую форму, т.е. адекватно характеризует её содержание.
Второе значение «опричнины» — так называли крестьян одной социальной категории, вместе записавшихся в монастырь (опричнина как — по форме — монастырская братия).
Третье значение — вдовья доля: когда погибал или умирал боярин (дворянин) и некому было служить (нет ни детей, ни племянников или есть только до-чери), большая часть владений отписывалась в казну, а часть — «опричнина» — оставлялась вдове. Большой любитель поюродствовать (и чёрного юмора), царь со смаком применил «вдовью» интерпретацию к своему новому уделу.
Наконец, четвёртое значение — «опричниной» называли изысканное, самое вкусное блюдо, которое подавалось для лакомства после того, как основная часть гостей отбывала и за столом оставались хозяин и самые дорогие гости — «лутчие люди». Это значение опричнины как нельзя лучше характеризует несоответствие скромной формы и разгульного содержания опричнины.
ЧК под названием «опричнина», по мысли царя, должна была сломить сопротивление знати. Но сопротивление чему? Какое сопротивление стремился упредить царь? Сопротивление тому, что составляет главное, по сути, в опричнине — так называемый «земельный террор». Именно он был «основной операцией», которую должен был обеспечить и прикрыть физический террор, творимый опричниками. Последний был важен, особенно в самом начале, чтобы запугать.
Но физический террор, масштабы которого сильно преувеличены, не был ни единственным, ни тем более главным в опричнине. Главным было «перебрать людишек» и их земли; иными словами, осуществить обещанный пересмотр княжеских сделок по земле, совершённых после 1533 г., т.е. после того, как со смертью Василия III ослабла государева узда на шее боярства. Конкретно речь шла о том, чтобы снять князя или боярина с насиженных мест, даже если это его вотчина, и переселить в другое место, выделив ему там землю,- практика вполне ордынская. Но дело было не столько в собственности, в подрыве экономических позиций, хотя и в этом тоже, а во власти: «земельный террор» рвал связь князей с их детьми боярскими, у них «переменялся двор», и их позиции слабели. Недаром одной из любимых фраз Ивана Грозного была «перебрать людишек».
За время опричнины было пролито немало крови — особенно по сравнению с правлением Василия III. Однако по сравнению с тем, что творили современники Грозного царя в Западной Европе — Карл IX во Франции во время религиозных войн (Варфоломеевская ночь и другие погромы), Генрих VIII и Елизавета I в Англии, герцог Альба по приказам испанского Филиппа II в Нидерландах, — действия Ивана IV выглядят весьма и весьма умеренно. О злодействах западных королей и королев критики Ивана IV, как западные, так и отечественные, почему-то не вспоминают, а ведь всё познаётся в сравнении. Позиция западных пропагандистов разных веков понятна: им нужно очернить Россию, русских и их царя и обелить себя — одним из качеств западной цивилизации является фантастическая само-апология, изощрённое самооправдание, умение табуизировать неприятные темы (инквизиция, религиозный террор, колониализм и др.).
Менее понятна позиция местных автофобов, раздувающих до вселенских масштабов то, что не идёт ни в какое сравнение с социальными преступлениями западных верхов и не выходит за рамки статистической («аристотелевской») нормы. Я уже не говорю о том, что становление центральной власти повсюду в Европе во время кризиса «длинного XVI века» (1453-1648 гг.) протекало с кровью, и русские «потоки» были, пожалуй, одними из самых малых. Тем более что длилась опричнина всего семь лет, а затем, в 1572 г., была отменена.
Стоп. Откуда мы знаем, что она была отменена? И если была, то в каком смысле? Именно «отмена опричнины», прояснение этого вопроса позволяет лучше понять её причины, суть и результаты, пролить на них свет.
Впервые предположение об отмене опричнины высказал — без каких-либо доказательств — большой выдумщик по части русской истории Карамзин в 1825 г. Тезис был принят. В 1925 г. были опубликованы мемуары Штадена — немца, жившего в России во времена опричнины. Штаден, представивший себя в мемуарах опричником, заявлял, что опричнина была отменена в 1572 г. Я согласен с Д. Алыиицем, что Штадену верить нельзя. Опричником он не был, жил в земщине и сбывал награбленное опричниками. Барыга, враль, не имевший доступа к серьёзной информации. Действительно, за упоминание слова «опричнина» с 1572 г. били кнутом — и что? Какие ещё аргументы приводятся в пользу того, что царь разочаровался в опричнине и потому отменил её? Таких аргументов два, и их убедительно опроверг Д. Алыпиц.
Первый аргумент – «битва на Молодех» 1572 г., когда русские, правда, дорогой ценой, нанесли сокрушительное поражение крымцам в 45 км от Москвы. Попутно замечу, что эта битва, значение которой историки, прежде всего либеральные, приуменьшают (а то и вовсе не упоминают эту битву), как минимум не менее важна, чем Куликовская, — потерпи русские поражение, и пришлось бы платить дань Крымскому ханству.
Некоторые историки, не приводя конкретных аргументов, утверждают по поводу битвы «на Молодех»: опричники-де показали, что могут мордовать только мирное население, что они «молодца против овца, а супротив молодца — сами овца»; поэтому, якобы не надеясь на своих «кромешников», царь перед битвой «разбавил» войско земскими полками, они-то, под командованием Воротынского, и выиграли сражение.
Всё это, однако, досужие домыслы. Во-первых, представление о низкой боеспособности опричного войска ни на чём не основано. Во-вторых, в битве опричные полки под командованием Хворостинина показали себя как минимум не хуже земцев. В-третьих, что касается объединённого земско-опричного войска, то оно было создано не потому, что царь сомневался в боеспособности опричников, а по совсем другой причине — именно потому, что полагался прежде всего на опричников. Дело в том, что в 1568 г. был раскрыт заговор под руководством боярина Фёдорова. Заговорщики планировали силами земских полков перебить опричные, захватить Ивана Грозного и выдать его полякам. Вот после раскрытия заговора и было решено создать общее опрично-земское войско, в котором опричный сегмент выполнял функцию коллективного «политкомиссара».
Второй аргумент: в 1571 г. царь начал казни опричников, это якобы означает, что он разочаровался в опричнине и на следующий год отменил её. Начать с того, что опричников казнили не за то, что они опричники, а в каждом случае была своя конкретная причина. Это первое. Второе заключается в том, что казни решали проблемы отношений внутри опричного корпуса, были, если пользоваться терминологией Мао Цзэдуна, «исправлением стиля»: репрессии проводили не земцы, а сами же опричники — Малюта Скуратов и Василий Грязной, т.е. одна часть ЧК с одобрения царя устранила другую часть. И, наконец, самое главное: после так называемой «отмены опричнины» опричники заполнили Государев двор, опричное правительство стало называться «дворовым», функционировало оно до самой смерти царя, а точнее не просто функционировало, а проводило прежнюю политику; правда, физического террора поубавилось (в нём уже не было нужды — воля противников была сломлена, к тому же Борис Годунов усовершенствовал унаследованный от своего тестя Малюты Скуратова «политический сыск», и во многих случаях достаточно было профилактических акций в режиме активного противодействия), а вот механизм земельных перераспределений опричного типа продолжал действовать. Государев двор, «накачанный» опричниной, стал главным органом власти, изменив своё положение по отношению к Боярской думе. Без опричнины такого изменения в положении и роли «президентской администрации» XVI в. и помыслить себе нельзя.
Дело изменилось лишь по форме: опричнина из ЧК превратилась в регулярную организацию, в — худо-бедно — институт. Рискнёт ли кто-нибудь сказать, что, когда в начале 1920-х годов ЧК переименовали в ГПУ, её отменили? Конечно же нет, она стала постоянно действующим институтом. К1572 г. опричнина выполнила свою чрезвычайную функцию «страха и ужаса», подмяла существовавшие до неё органы власти, во многом обесценила их, «укатала-уездила» опричную территорию, подготовив её к новой жизни.
Опричнина исчерпала себя не в том смысле, что разочаровала царя, а в том, что за семилетку решила поставленные чрезвычайные задачи и была институциализирована в виде старого по форме, но совершенно нового Государева двора – «чрезвычайки» по определению не вечны.
В самодержавной централизации, в индивидуальном самодержавии, в деолигархизации власти были заинтересованы середина и низы господствующего класса, т.е. его основная часть. Она-то и поддержала царя в его опричном курсе: только грозненское самодержавие могло решить проблемы «детей боярских» в их борьбе с «отцами». Так, русское хозяйство сработало на опричнину и на самодержавный вектор развития.
Итак, борьба дворянства и боярства -не миф, но главный объект борьбы — не собственность, а власть, поскольку только власть на Руси регулировала (регулирует) доступ к вещественной субстанции, к общественному продукту.
Самодержавие — это особый строй власти (и собственности), при котором господствующий класс консолидируется вокруг центральной власти, причём консолидируется до такой степени, что само функционирование его в качестве господствующего класса возможно лишь через посредство автосубъектной власти как её функция. И достигнута эта консолидация была с помощью опричнины, которая и была эмбрионом самодержавия. Встав на ноги, самодержавие реализовало крепостничество как средство и форму гарантии получения своей доли прибавочного продукта именно серединой и «низовкой» господствующего слоя.
Логика новой самодержавной власти, а следовательно, и опричнины заключалась в нивелировке господствующего класса в целом перед лицом царской власти. Ещё с доопричных времён, с 1556 г. («уравнительное землемерие» Адашева) вотчинники обязаны были служить — власть нивелировала служебное различие поместья и вотчины. В социальном персонаже опричника нивелировались любые различия между представителями господствующего слоя — сами опричники могли помнить, что одни из них — князья, а другие — худородные, «взятые от гноища». А вот с точки зрения опричнины как ЧК, с точки зрения власти это не имело никакого значения.
Опричнина до конца «дотёрла» удельную систему, устранив даже её следы; окончательно «переварила» Новгород и в значительной степени поставила под контроль Церковь. Произошло это рывком — преемственность через разрыв. Ещё раз повторю: терапевтически-эволюционная возможность существовала лишь в теории; в конкретной исторической практике действовать можно было только хирургически. Иначе в лучшем случае Россия превращалась бы в нечто польшподобное, олигархическое с перспективой войны всех против всех — так оно и произошло в Смуту, однако грозненский самодержавный каркас не позволил распасться обществу, получившему бифуркационный толчок в самодержавном направлении. В худшем случае Россия просто перестала бы существовать. С учётом этой перспективы и следует оценивать достижения и неудачи опричнины как исторического явления.
Впрочем, опричнина — не только конкретное историческое явление, она ещё и один из принципов русской власти, иными словами, опричнина нетождественна себе в единственном пространстве истории — во времени.
Следует различать опричнину в узком смысле слова, как конкретное историческое явление, и опричнину в широком смысле — как чрезвычайную организацию и как принцип власти. Опричнина в широком смысле есть чрезвычайная комиссия (организация, орган, корпус), ориентированная на решение внеинституциональным, но легальным способом (или на грани легального и внелегального, нередко — тайным способом) важнейших задач перераспределения власти и собственности; внеинституциональность и секретность обеспечивают стремительность решения задачи; по выполнении своей миссии ЧК (опричнина) либо институциализируется, либо распускается.
Опричнина в общеисторическом смысле есть социальное (организационное) оружие, исправляющее и направляющее в определённый момент ход истории в определённом направлении. Этот момент — точка бифуркации, когда развитие системы зависит не от силы толчка (он может быть слабым), но от направленности, и достаточно небольшого усилия, чтобы двинуть систему в некоем направлении, с которого она по инерции уже не сойдёт. Поэтому достаточно относительно небольшой (несколько тысяч, а порой и сотен человек) группы, чтобы изменить вектор истории, при одном условии: группа должна действовать в миг-вечность точки бифуркации. Последняя есть пространство и время опричнины, где эти измерения сжаты почти в сингулярную точку, и достаточно слегка изменить направление удара, чтобы изменить ось истории.
Необходимо особо подчеркнуть, что опричнина направлена на создание новых форм, которые подчиняют старые, используя их в качестве фундамента для создания новых систем. Не случайно результатом первой опричнины было московское самодержавие, второй — петровско-петербургское, третьей — СССР, советский коммунизм. Опричный принцип созидателен по определению. Поэтому, например, керенщина или горбачёвщина не могут считаться формами реализации этого принципа, поскольку их целью — сознательно или стихийно-объективно — было разрушение, управленческий хаос; к тому же и у Керенского, и у Горбачёва были кукловоды — как внутри страны, так и за рубежом; опричнина же по определению не марионеточное явление.
Чрезвычайный (опричный) контур власти был мерой, направленной против встроенной в русскую власть с княжебоярских времён и постоянно присутствующую в ней тенденцию к олигархии, против олигархического принципа. Весьма показательно, что даже в XVIII — первой половине XIX вв. в начале правления каждого монарха вельможи каждый раз пытались протолкнуть олигархический проект, ограничивающий самодержавие, превращающий его в олигархическое самодержавие. В СССР торжество олигархии называлось «возвращением к ленинским нормам власти».
Наиболее отчётливо стремление олигархизировать самодержавие проявилось в попытках вельмож ограничить центральную власть при воцарении Екатерины II и Александра I. Ну а декабристы своим Собором из 120 навечно назначенных бояр и подавно под видом республики стремились реализовать олигархическое самодержавие, в котором тотально-самодержавная, по сути блюстительная власть должна была надстроиться вполне опричным образом над системой разделения властей. По этому поводу, перефразируя Троцкого, можно сказать: «без царя, а правительство — боярско-самодержавное». В самом конце XIX в. власть в России просто олигархизировалась: «единодержавие мало-помалу обращалось в олигархию — увы! — не достойных, а более бесстыдных», — писал в своих воспоминаниях о позднем самодержавии Н.Е. Врангель. То же самое произошло с поздним коммунизмом: власть в СССР в 1960-1970-е годы — это олигархия, т.е. произошло то, с чем упорно боролся Сталин.
И вот что показательно: олигархизация власти в России, торжество олигархического принципа, объективно ослабляющего центральную власть, всегда было на руку западным противникам России, и они работали на развитие именно этого принципа как прямым (ослабление России финансово-экономическими, военно-политическими и информационно-психологическими средствами, последние — от идейно-религиозной диверсии под названием «церковная реформа XVII в.» до «художеств» времён холодной войны), так и косвенным (способствование развитию в России альтернативных форм власти — масоны, революционеры и т.п.). Существует прямая положительная корреляция между уровнем интегрированности России в мировую капиталистическую систему и степенью мощи олигархического принципа. Не случайно наибольшую силу он набирал в послереформенной России и послекоммунистической РФ, да и в СССР он набирал силу прямо пропорционально экономической и культурно-психологической интеграции страны, её верхов в капиталистическую систему.
Большевистская «гвардия», олигархический характер которой признавал сам Ленин, в 1920-е годы повела страну если не к разрушению, то окончательному превращению в придаток Запада. Именно с этой выродившейся, в значительной степени связанной с Фининтерном («правые глобалисты») и сильной как фактор мирового масштаба («левые глобалисты» — Коминтерн) уже не красной и немолодой (во всех смыслах) «гвардией» пришлось столкнуться Сталину в ходе создания сильного советского государства.
Русские опричнины были очень разными, каждая из них соответствовала своему времени. Так, опричнина Ивана Грозного приняла форму монастырской, церковно-орденской организации. Петровская опричнина в духе XVIII в. была военной гвардией. Большевистская — в духе XX века — партией, правда, невиданного доселе «нового типа».
Наконец, Сталин использовал опричный принцип с опорой на властные структуры и спецслужбы. Однако суть, чрезвычайная и в то же время легальная, оставалась прежней, как и целевое назначение, — подчинение существующих властных институтов новой форме, которая сначала явлена в виде «чрезвычайки», надстроенной над ними, рядоположенной им или перезагружающей их.
===========================================================================
Рекомендуем:
============================================================================